Неточные совпадения
Подъезжая к крыльцу, заметил он выглянувшие из окна почти в одно время два
лица: женское, в чепце, узкое, длинное, как огурец, и мужское, круглое, широкое, как молдаванские тыквы, называемые горлянками, из которых делают на Руси балалайки, двухструнные легкие балалайки, красу и потеху ухватливого двадцатилетнего
парня, мигача и щеголя, и подмигивающего и посвистывающего на белогрудых и белошейных девиц, собравшихся послушать его тихоструйного треньканья.
Хотя час был ранний, в общем зале трактирчика расположились три человека. У окна сидел угольщик, обладатель пьяных усов, уже замеченных нами; между буфетом и внутренней дверью зала, за яичницей и пивом помещались два рыбака. Меннерс, длинный молодой
парень, с веснушчатым, скучным
лицом и тем особенным выражением хитрой бойкости в подслеповатых глазах, какое присуще торгашам вообще, перетирал за стойкой посуду. На грязном полу лежал солнечный переплет окна.
Варвара (сходит по тропинке и, закрыв
лицо платком, подходит к Борису). Ты,
парень, подожди. Дождешься чего-нибудь. (Кудряшу.) Пойдем на Волгу.
Он был похож на приказчика из хорошего магазина галантереи, на человека, который с утра до вечера любезно улыбается барышням и дамам; имел самодовольно глупое
лицо здорового
парня; такие
лица, без особых примет, настолько обычны, что не остаются в памяти. В голубоватых глазах — избыток ласковости, и это увеличивало его сходство с приказчиком.
В центре их стоял человек в башлыке, шевеля светлыми усами на маленьком
лице;
парень в сибирской, рваной папахе звучно говорил ему...
— Папиросу выклянчил? — спросил он и, ловко вытащив папиросу из-за уха
парня, сунул ее под свои рыжие усы в угол рта; поддернул штаны, сшитые из мешка, уперся ладонями в бедра и, стоя фертом, стал рассматривать Самгина, неестественно выкатив белесые, насмешливые глаза.
Лицо у него было грубое, солдатское, ворот рубахи надорван, и, распахнувшись, она обнажала его грудь, такую же полосатую от пыли и пота, как
лицо его.
Раза два-три Иноков, вместе с Любовью Сомовой, заходил к Лидии, и Клим видел, что этот клинообразный
парень чувствует себя у Лидии незваным гостем. Он бестолково, как засыпающий окунь в ушате воды, совался из угла в угол, встряхивая длинноволосой головой, пестрое
лицо его морщилось, глаза смотрели на вещи в комнате спрашивающим взглядом. Было ясно, что Лидия не симпатична ему и что он ее обдумывает. Он внезапно подходил и, подняв брови, широко открыв глаза, спрашивал...
Самгину не верилось, что этот франтоватый
парень был студентом, но он подумал, что «осведомители» полковника Васильева, наверное, вот такие люди без
лица.
— Вы, Нифонт Иванович, ветхозаветный человек. А молодежь, разночинцы эти… не дремлют! У меня письмоводитель в шестом году наблудил что-то, арестовали.
Парень — дельный и неглуп, готовился в университет. Ну, я его вызволил. А он, ежа ему за пазуху, сукину сыну, снял у меня копию с одного документа да и продал ее заинтересованному
лицу. Семь тысяч гонорара потерял я на этом деле. А дело-то было — беспроигрышное.
Этот
парень, давно знакомый, еще утром сегодня был добродушен, весел, услужлив, а теперь круглое
лицо его странно обсохло, заострилось, точно после болезни; он посматривал на Самгина незнакомым взглядом и вполголоса говорил...
Он исчез.
Парень подошел к столу, взвесил одну бутылку, другую, налил в стакан вина, выпил, громко крякнул и оглянулся, ища, куда плюнуть.
Лицо у него опухло, левый глаз почти затек, подбородок и шея вымазаны кровью. Он стал еще кудрявей, — растрепанные волосы его стояли дыбом, и он был еще более оборван, — пиджак вместе с рубахой распорот от подмышки до полы, и, когда
парень пил вино, — весь бок его обнажился.
Он мигает, как будто только что проснулся, глаза у него — точно у человека с похмелья или страдающего бессонницей. Белобрысый
парень сморкается оглушительным звуком медной трубы и, сконфуженно наклонясь, прячет
лицо в платок.
Самгин вздрогнул, — между сосен стоял очень высокий, широкоплечий
парень без шапки, с длинными волосами дьякона, — его круглое безбородое
лицо Самгин видел ночью. Теперь это
лицо широко улыбалось, добродушно блестели красивые, темные глаза, вздрагивали ноздри крупного носа, дрожали пухлые губы: сейчас вот засмеется.
Лицо у
парня тоже разбито, но он был трезвее товарищей, и глаза его смотрели разумно.
Вошел кудрявый
парень в белой рубахе, с
лицом счастливого человека, принес бутылку настойки янтарного цвета, тарелку моченых яблоков и спросил, ангельски улыбаясь, — не прикажут ли еще чего-нибудь.
«Как простодушен он», — подумал Клим. — Хорошее
лицо у тебя, — сказал он, сравнив Макарова с Туробоевым, который смотрел на людей взглядом поручика, презирающего всех штатских. — И
парень ты хороший, но, кажется, сопьешься.
Под ветлой стоял Туробоев, внушая что-то уряднику, держа белый палец у его носа. По площади спешно шагал к ветле священник с крестом в руках, крест сиял, таял, освещая темное, сухое
лицо. Вокруг ветлы собрались плотным кругом бабы, урядник начал расталкивать их, когда подошел поп, — Самгин увидал под ветлой
парня в розовой рубахе и Макарова на коленях перед ним.
Работало человек двадцать пыльных людей, но из них особенно выделялись двое: кудрявый, толстогубый
парень с круглыми глазами на мохнатом
лице, сером от пыли, и маленький старичок в синей рубахе, в длинном переднике.
Длинный
парень стаскивал с себя галстух — совершенно истрепавшуюся и засаленную ленту или почти уж тесемку, а миловидный мальчик, вынув из кармана другой, новенький черный галстучек, только что купленный, повязывал его на шею длинному
парню, который послушно и с ужасно серьезным
лицом вытягивал свою шею, очень длинную, спустив шинель с плеч.
Из остальных я припоминаю всего только два
лица из всей этой молодежи: одного высокого смуглого человека, с черными бакенами, много говорившего, лет двадцати семи, какого-то учителя или вроде того, и еще молодого
парня моих лет, в русской поддевке, —
лицо со складкой, молчаливое, из прислушивающихся.
— Непременно, — сказал Нехлюдов и, заметив недовольство на
лице Крыльцова, отошел к своей повозке, влез на свой провиснувший переплет и, держась за края телеги, встряхивавшей его по колчам ненакатанной дороги, стал обгонять растянувшуюся на версту партию серых халатов и полушубков кандальных и
парных в наручнях.
Николай Иваныч — некогда стройный, кудрявый и румяный
парень, теперь же необычайно толстый, уже поседевший мужчина с заплывшим
лицом, хитро-добродушными глазками и жирным лбом, перетянутым морщинами, словно нитками, — уже более двадцати лет проживает в Колотовке.
Я не знал, что сказать, и как ошеломленный глядел на это темное, неподвижное
лицо с устремленными на меня светлыми и мертвенными глазами. Возможно ли? Эта мумия — Лукерья, первая красавица во всей нашей дворне, высокая, полная, белая, румяная, хохотунья, плясунья, певунья! Лукерья, умница Лукерья, за которою ухаживали все наши молодые
парни, по которой я сам втайне вздыхал, я — шестнадцатилетний мальчик!
В тот же день вернулся я с уложенным чемоданом в город Л. и поплыл в Кёльн. Помню, пароход уже отчаливал, и я мысленно прощался с этими улицами, со всеми этими местами, которые я уже никогда не должен был позабыть, — я увидел Ганхен. Она сидела возле берега на скамье.
Лицо ее было бледно, но не грустно; молодой красивый
парень стоял с ней рядом и, смеясь, рассказывал ей что-то; а на другой стороне Рейна маленькая моя мадонна все так же печально выглядывала из темной зелени старого ясеня.
— Он и то с бурачком-то ворожил в курье, — вступился молодой
парень с рябым
лицом. — Мы, значит, косили, а с угору и видно, как по осокам он ходит… Этак из-под руки приглянет на реку, а потом присядет и в бурачок себе опять глядит. Ну, мы его и взяли, потому… не прост человек. А в бурачке у него вода…
Другой кучер, башкир Ахметка, скуластый молодой
парень с лоснящимся жирным
лицом, молча смотрит на лошадь, точно впился в нее своими черными глазами.
В теплой пристройке над погребом и конюшней помещались двое ломовых извозчиков: маленький сивый дядя Петр, немой племянник его Степа, гладкий, литой
парень, с
лицом, похожим на поднос красной меди, — и невеселый длинный татарин Валей, денщик. Всё это были люди новые, богатые незнакомым для меня.
Наконец, шитик пристал к берегу, где курился огонек, — это ждал подряженный Таисьей проводник, молодой
парень с подстриженными в скобку волосами. Парасковья Ивановна как-то сразу обессилела и даже изменилась в
лице.
И старший рабочий, с рыжей бородой, свалявшейся набок, и с голубыми строгими глазами; и огромный
парень, у которого левый глаз затек и от лба до скулы и от носа до виска расплывалось пятно черно-сизого цвета; и мальчишка с наивным, деревенским
лицом, с разинутым ртом, как у птенца, безвольным, мокрым; и старик, который, припоздавши, бежал за артелью смешной козлиной рысью; и их одежды, запачканные известкой, их фартуки и их зубила — все это мелькнуло перед ним неодушевленной вереницей — цветной, пестрой, но мертвой лентой кинематографа.
Под влиянием этого же временного отсутствия мысли — рассеянности почти — крестьянский
парень лет семнадцати, осматривая лезвие только что отточенного топора подле лавки, на которой
лицом вниз спит его старик отец, вдруг размахивается топором и с тупым любопытством смотрит, как сочится под лавку кровь из разрубленной шеи; под влиянием этого же отсутствия мысли и инстинктивного любопытства человек находит какое-то наслаждение остановиться на самом краю обрыва и думать: а что, если туда броситься? или приставить ко лбу заряженный пистолет и думать: а что, ежели пожать гашетку? или смотреть на какое-нибудь очень важное
лицо, к которому все общество чувствует подобострастное уважение, и думать: а что, ежели подойти к нему, взять его за нос и сказать: «А ну-ка, любезный, пойдем»?
У
парня при этом как-то
лицо все подернуло и задрожали губы.
Точит на него зубы и Митрошка, вот тот молодцеватый
парень, в богатой поддевке, — там, у окна стоит, цыганское
лицо.
Один из них был очень молодой и моложавый
парень, еще безбородый, с едва пробивающимися усиками и с усиленно глуповатым выражением
лица.
Мать заметила, что
парни, все трое, слушали с ненасытным вниманием голодных душ и каждый раз, когда говорил Рыбин, они смотрели ему в
лицо подстерегающими глазами. Речь Савелия вызывала на
лицах у них странные, острые усмешки. В них не чувствовалось жалости к больному.
Ей нравилось серьезное
лицо Наташи, внимательно наблюдавшей за всеми, точно эти
парни были детьми для нее.
— На
лице незначительная рана, а череп проломлен, хотя тоже не сильно, —
парень здоровый! Однако много потерял крови. Будем отправлять в больницу?
Схватив ее за плечо, рядом с нею стояла Софья, без шляпы, с растрепанными волосами, поддерживая молодого
парня, почти мальчика. Он отирал рукой разбитое, окровавленное
лицо и бормотал дрожащими губами...
— Займитесь им, отвезите к нам! Вот платок, завяжите
лицо!.. — быстро говорила Софья и, вложив руку
парня в руку матери, побежала прочь, говоря: — Скорее уходите, арестуют!..
Один из
парней, пришедших с Павлом, был рыжий, кудрявый, с веселыми зелеными глазами, ему, должно быть, хотелось что-то сказать, и он нетерпеливо двигался; другой, светловолосый, коротко остриженный, гладил себя ладонью по голове и смотрел в пол,
лица его не было видно.
Парни медленно, тесной группой подошли к Софье и жали ей руку молча, неуклюже ласковые. В каждом ясно было видно скрытое довольство, благодарное и дружеское, и это чувство, должно быть, смущало их своей новизной. Улыбаясь сухими от бессонной ночи глазами, они молча смотрели в
лицо Софьи и переминались с ноги на ногу.
Павел сделал все, что надо молодому
парню: купил гармонику, рубашку с накрахмаленной грудью, яркий галстух, галоши, трость и стал такой же, как все подростки его лет. Ходил на вечеринки, выучился танцевать кадриль и польку, по праздникам возвращался домой выпивши и всегда сильно страдал от водки. Наутро болела голова, мучила изжога,
лицо было бледное, скучное.
Из числа их обратил только на себя некоторое внимание священников работник — шершавый, плечистый малый, с совершенно плоским
лицом, в поняве и лаптях,
парень работящий, но не из умных, так что счету даже не знал.
Я как-то говорил о наружности этого господина: высокий, курчавый, плотный
парень, лет сорока, с багровым, несколько опухшим и обрюзглым
лицом, со вздрагивающими при каждом движении головы щеками, с маленькими, кровяными, иногда довольно хитрыми глазками, в усах, в бакенбардах и с зарождающимся мясистым кадыком, довольно неприятного вида.
Хомяк видел Митьку на Поганой Луже, где
парень убил под ним коня ударом дубины и, думая навалиться на всадника, притиснул под собою своего же товарища. Но в общей свалке Хомяк не разглядел его
лица, да, впрочем, в Митькиной наружности и не было ничего примечательного. Хомяк не узнал его.
— Ну-ка, брат, — говорил один щегольски одетый гусляр своему товарищу, дюжему молодому
парню с добродушным, но глуповатым
лицом, — ступай вперед, авось тебе удастся продраться до цепи. Эх, народу, народу-то! Дайте пройти, православные, дайте и нам, владимирцам, на суд божий посмотреть!
Парень скроил глупое
лицо и не отвечал.
Это был высокий
парень, лет тридцати, с молодцеватым и простодушным
лицом, довольно красивым, и с бородавкой.
Это был молодой
парень, с круглым
лицом, с тихим выражением глаз, очень неразговорчивый со всеми, а со мной не сказавший еще ни одного слова и не обращавший на меня доселе никакого внимания со времени моего поступления в острог; я даже не знал, как его и зовут.
Вошедший солдатик был
парень лет двадцати трех, крепкого, мускулистого сложения, красивого
лица, высокий, стройный, смуглотелый.
— Нет, не вздор! — догматически замечает Куликов, до сих пор величаво молчавший. Это
парень с весом, лет под пятьдесят, чрезвычайно благообразного
лица и с какой-то презрительно-величавой манерой. Он сознает это и этим гордится. Он отчасти цыган, ветеринар, добывает по городу деньги за лечение лошадей, а у нас в остроге торгует вином. Малый он умный и много видывал. Слова роняет, как будто рублем дарит.